Что делать, если судья не подчиняется Конституции РФ и федеральным законам?

Осин В.В.
Адвокат, 2009

          Для того чтобы в России господствовал закон, российская Конституция, признавая высшей ценностью человека, его права и свободы, предоставила широкие полномочия судьям в применении к индивидуальному случаю уже существующий закон, защитив их от влияния любого властного органа. В ст. 120 Конституции РФ прямо указано, что судьи независимы и подчиняются только Конституции РФ и федеральному закону. Поэтому никто не вправе вмешиваться в деятельность судов.

            Средства массовой информации традиционно уделяют много внимания такому понятию, как независимость судей, обычно не замечая главного - насколько судьи исполняют требования подчиняться в своей деятельности Конституции РФ и федеральным законам.

            В статье 49 Конституции устанавливается, что виновность обвиняемого должна быть доказана в предусмотренном федеральным законом порядке. Порядок уголовного судопроизводства установлен Уголовно-процессуальным кодексом РФ (УПК РФ), в ст. 1 которого указано, что порядок уголовного судопроизводства является обязательным для судов.

            В связи с этим возникает вопрос, как же защититься от судьи, который свои убеждения считает выше Конституции РФ и федеральных законов, игнорирует их требования, нарушая своими действиями (бездействием) установленный порядок судопроизводства и выносит незаконные решения? Правоприменительная практика подтверждает, что такое поведение судей и принимаемые ими необоснованные решения не такая уж редкость.

Для борьбы с судебным произволом иногда используется процедура отвода судьи, предусмотренная ст. ст. 61, 64, 65 УПК РФ.

Анализ судебной практики свидетельствует: попытки отвести судью, который, осуществляя "правосудие", не подчиняется Конституции РФ и федеральным законам (а это говорит о его личной и прямой заинтересованности в исходе данного дела и неспособности выполнять обязанности судьи), заканчиваются тем, что себя любимого он никогда не отведет, поскольку отвод, заявленный судье, разрешается им же.

Характерным примером сказанному являются решения судьи, принятые по моим заявлениям об отводе судьи Л. Тушинского районного суда г. Москвы при рассмотрении уголовного дела по обвинению А.А. Костюхина.

Заявляя об отводе судьи Л., защита указала, что согласно ч. 2 ст. 61 УПК РФ судья не может участвовать в рассмотрении дела, если имеются обстоятельства, дающие основания полагать, что он лично и прямо заинтересован в исходе данного дела.

Обосновывая свое заявление, я указал, что во время проведения предварительного слушания мной был заявлен обоснованный отвод государственному обвинителю И., который поддержали все участники процесса, включая государственного обвинителя И., заявившего в суде, что "находит заявленное ходатайство обоснованным".

Тем самым государственный обвинитель согласился с тем, что его подчиненность руководству прокуратуры г. Москвы не позволит ему действовать, не считаясь с действиями и решениями, принимаемыми по делу заместителем прокурора г. Москвы, осуществлявшим надзор за процессуальной деятельностью по делу и утвердившим обвинительное заключение, без исключения из уголовного дела доказательств, полученных с нарушением Конституции РФ и федеральных законов.

Так и произошло. Когда я заявил ходатайство об исключении из дела доказательств, полученных с нарушением Конституции РФ и федеральных законов, государственный обвинитель против этого возражал.

Судья вынес постановление об отказе в удовлетворении заявления об отводе государственного обвинителя И., не опровергнув ни одного из изложенных в нем доводов и не считаясь с тем, что сам государственный обвинитель не возражал против отвода, поскольку считал его обоснованным.

В заявлении об отводе судьи также указывалось, что во время судебного заседания защита заявила обоснованные письменные ходатайства:

- о возвращении уголовного дела прокурору, указав, что обвинительное заключение составлено с нарушением требований УПК РФ, а это исключает возможность постановления судом приговора (ст. 237 УПК РФ). Прокурором не были опровергнуты мои доводы, изложенные в этом ходатайстве, но судья отказал в его удовлетворении;

- об освобождении моего подзащитного из-под стражи, представив суду письменные доказательства, подтверждающие факт незаконного лишения его свободы. Государственный обвинитель не опроверг того факта, что А.А. Костюхин содержится под стражей незаконно. Поэтому судья, руководствуясь ст. ст. 10 и 100 УПК РФ, обязан был немедленно освободить его из-под стражи. Однако судья отказал и в этом ходатайстве.

Более того, имея письменные доказательства, что А.А. Костюхин содержится под стражей неправомерно, судья постановил заключить его под стражу на шесть месяцев: с 22 августа 2008 г. по 22 февраля 2009 г.;

- об исключении из дела доказательств, полученных с нарушением требований Конституции РФ и порядка уголовного судопроизводства, установленного УПК РФ.

Государственным обвинителем не были опровергнуты мои доводы, которыми обосновывалась необходимость исключить изложенные в моем письменном ходатайстве доказательства, но судья отказал в удовлетворении и этого ходатайства. Свое решение он мотивировал тем, что "исключение доказательств не может быть разрешено только на анализе доказательств, приведенных только стороной защиты в ходе досудебной подготовки к рассмотрению дела по существу". Такие суждения суда не соответствуют требованиям ст. ст. 49 и 50 Конституции РФ, обязывающей при осуществлении правосудия не допускать использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона.

Материалы дела свидетельствуют, что без учета требований ст. 75 УПК РФ полученные с нарушением требований УПК РФ доказательства были положены в основу обвинения А.А. Костюхина.

Прокурор утвердил обвинительное заключение, не считаясь даже с п. 1.12 Приказа Генеральной прокуратуры от 6 сентября 2007 г. N 136 "Об организации прокурорского надзора за процессуальной деятельностью органов предварительного следствия", которым прокурорам предписывается при выявлении в уголовном деле доказательств, полученных с нарушением норм уголовно-процессуального законодательства, в соответствии с ч. 3 ст. 88 УПК РФ выносить мотивированное постановление о признании таких доказательств недопустимыми и исключении их из обвинительного заключения.

При таких обстоятельствах, чтобы не допустить использование доказательств, полученных с нарушением требований УПК РФ при осуществлении правосудия, защите оставалось только действовать по правилам ст. 235 УПК РФ. Я заявил письменное обоснованное ходатайство, выполнив все требования ст. 235 УПК РФ и передав его копию другой стороне.

По поводу данного ходатайства государственный обвинитель заявил, что "на предварительном заседании не изучаются письменные материалы дела и показания свидетелей". Такие суждения прокурора не соответствуют положениям ст. 235 УПК РФ, ст. ст. 49 и 50 Конституции РФ и приведенным в ходатайстве доводам.

Но судья без учета требований ч. 3 ст. 15, ст. 29 и ч. 4 ст. 235 УПК РФ взял на себя функцию государственного обвинителя по опровержению доводов, представленных стороной защиты, о том, что проведение опознания А.А. Костюхина проводилось с нарушением требований УПК РФ, так как прокурор фактически уклонился от этой обязанности. При этом судья в своем постановлении указал, что "процессуальные документы не являются доказательствами по делу, они определяют ход расследования уголовного дела".

Такие суждения судьи не соответствуют требованиям п. 5 и 6 ч. 2 ст. 74, ст. 83 и ст. 84 УПК РФ, где сказано, что доказательствами по уголовному делу являются любые сведения, на основе которых суд в порядке, определенном УПК РФ, устанавливает наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу, что в качестве доказательств допускаются протоколы следственных действий и иные документы, если изложенные в них сведения имеют значение для установления обстоятельств, указанных в ст. 73 УПК РФ.

Кроме того, суждение суда о том, что процессуальные документы не являются доказательствами по делу, не соответствует и требованиям, предъявляемым к таким процессуальным документам, как протоколы следственных действий (ст. ст. 164, 166 УПК РФ). Более того, ст. 83 УПК РФ прямо предписывает, что в качестве доказательств допускаются протоколы следственных действий, если они соответствуют требованиям, установленным УПК РФ.

Судья отказал в ходатайстве об исключении из дела доказательств, полученных с нарушением Конституции РФ и федеральных законов, не считаясь с требованиями Конституции, УПК РФ и не опровергнув ни одного из доводов о том, что обвинение 13 декабря 2007 г. А.А. Костюхину не предъявлялось и никаких документов, удостоверяющих факт предъявления ему в этот день обвинения, он не подписывал. Судья проигнорировал и обоснованные доводы о том, что опознание А.А. Костюхина потерпевшими были проведены с нарушением требований УПК РФ, о чем свидетельствуют записи, сделанные в протоколах проведения этих следственных действий. Такие действия и решения судьи Л. давали все основания полагать о его неподчинении Конституции РФ и федеральным законам.

В заявлении об отводе судьи также указывалось, что в целях защиты прав и законных интересов своего подзащитного Костюхина я был вынужден обратиться в квалификационную коллегию судей г. Москвы и к председателю Московского городского суда О.А. Егоровой с просьбой направить представление в квалификационную коллегию судей. В своих обращениях я указал на допущенные судьей Л. нарушения, просил разобраться в сложившейся ситуации и принять меры, в том числе дисциплинарного характера.

Таким образом, вынужденно предпринятые мной действия в защиту прав А.А. Костюхина могли иметь для судьи Л. неблагоприятные личные последствия, отрицательно повлиять на его дальнейшую профессиональную деятельность. А значит, эти обстоятельства давали основания полагать, что судья Л. не может объективно и непредвзято рассматривать уголовное дело, поскольку в сложившейся ситуации судья уже не мог быть лично не заинтересован в исходе дела.

Оставив без внимания все эти доводы, судья в своем постановлении указал, что "обстоятельств, исключающих участие в производстве по уголовному делу судьи, защитой не представлено".

Судья, которому мной был заявлен обоснованный отвод, сам вынес постановление, которым отказал в своем отводе. При этом он указал, что постановление обжалованию не подлежит. Но это не соответствует требованиям ст. ст. 33 и 46 Конституции РФ и ч. 5 ст. 355 УПК РФ, где дан исчерпывающий перечень постановлений, которые не подлежат обжалованию.

Просьба о поручении рассмотрения уголовного дела по обвинению А.А. Костюхина в совершении преступлений другому судье даже не рассматривалась.

Дальнейшие судебные заседания свидетельствовали, что подчиняться требованиям Конституции РФ и федеральным законам судья не желает. Поэтому мне пришлось вторично заявить ему отвод, обосновывая его новыми обстоятельствами, которые давали основания полагать, что судья лично и прямо заинтересован в исходе данного уголовного дела.

Из протоколов и аудиозаписей судебного заседания усматривается, что во время судебного следствия председательствующий по делу судья Л. не соблюдал требований Конституции РФ и процессуального закона, что повлекло нарушение прав моего подзащитного.

Так, когда Костюхин, используя свое право, установленное ст. 47 УПК РФ, уведомил судью о своем желании заявить подготовленное им ходатайство, председательствующий ему в этом отказал в связи с тем, что наступил конец рабочего дня. В это время часы показывали 17 час.

Тем самым судья нарушил:

- требования ст. 45 Конституции РФ, предоставляющей каждому право защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом;

- требования ст. 49 Конституции РФ о доказывании виновности А.А. Костюхина в порядке, предусмотренном УПК РФ;

- право А.А. Костюхина заявлять ходатайства, установленное в ст. 47 УПК РФ;

- право А.А. Костюхина заявлять ходатайство в любой момент производства по уголовному делу, установленное ст. 120 УПК РФ;

- а также пренебрег своей обязанностью рассмотреть и разрешить ходатайство непосредственно после его заявления, установленную ст. 121 УПК РФ.

Кроме того, в ходе судебного заседания было установлено, что показания потерпевшего П. и свидетелей Б. и Ц. не соответствуют тем, которые они давали на предварительном следствии. Когда я стал задавать им закономерные вопросы о том, как проходил их допрос, и читали ли они свои показания перед тем, как их подписать, председательствующий прерывал каждый раз мой допрос потерпевших и свидетелей.

Судья Л. сам огласил все три протокола допроса, составленные на предварительном следствии. При этом он огласил и сведения, о которых свидетели Б. и Ц. ничего не говорили в ходе их допроса государственным обвинителем. В этих случаях по ходу оглашения показаний судья задавал им вопросы: "Это со слов П.?", "П. вам подробно рассказал о том, что с ним произошло?", "Он называл вам фамилии Костюхин и Д.?", "Суть ваших показаний от того, что они записаны от лица П., не меняется?", "П. рассказывал вам, как был одет Ч., Костюхин, Д.?", "В борсетке находились деньги?", "Вы не узнавали у потерпевшего, почему в борсетке находилась такая сумма?".

При таких обстоятельствах, когда вначале оглашались сведения, содержащиеся в протоколах допроса свидетелей, о которых они ничего суду не поведали, а затем им задавались вопросы, касающиеся того, что только что было оглашено, имелись все основания такие вопросы судьи считать наводящими. Кроме того, судья задавал их свидетелям в то время, когда я только начинал их допрашивать и свой допрос еще не закончил. Этот факт подтверждается протоколом судебного заседания. Тем самым я был лишен возможности допросить свидетелей по противоречиям, возникшим в результате их показаний на следствии и в суде.

Исследуя оглашенные судьей протоколы допросов потерпевшего П. и свидетелей Ц. и Б., я обратил внимание судьи на то, что они составлены с нарушениями требований ст. ст. 189, 190 УПК РФ, а также на то, что подтвержденные как достоверные с помощью вопросов судьи показания, содержащиеся в протоколе Ц., не соответствуют фактическим обстоятельствам дела и собранным по делу доказательствам.

Так, в оглашенных судьей показаниях Ц., данных им на предварительном следствии, было записано, как потерпевший П. опознал Ч., Костюхина и Д. Но допрошенный 1 марта 2008 г. Ц. такого не мог знать, поскольку опознание Ч. и К. проходило 24 марта 2008 г., а Д. потерпевший П. опознавал 17 апреля 2008 г. При таких обстоятельствах не было никаких оснований считать, что на следствии свидетели говорили именно то, что записано в протоколах.

При оглашении протокола очной ставки потерпевшего П. с Д. судья стал выборочно зачитывать записанное в протоколе, упуская при этом утверждения потерпевшего П. о том, что он сам звонил Ч. после того, как у него угнали автомобиль, и сам просил его вернуть автомашину за определенное вознаграждение, что он сам разговаривал с девушкой, которой, как он полагает, затем Ч. передал трубку.

Эти сведения были очень важны для защиты Костюхина, поскольку в суде потерпевший П. заявил, что это все делал не он, а Ц.

Тем самым председательствующим по делу судьей Л. были нарушены:

- требования ст. 45 Конституции РФ, предоставляющей каждому право защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом;

- требования ст. 49 Конституции РФ о доказывании виновности Костюхина в порядке, предусмотренном УПК РФ;

- требования ч. 3 ст. 123 Конституции РФ, обязывающей осуществлять судопроизводство на основе состязательности и равноправия сторон;

- требования ст. 15 УПК РФ, обязывающей судью не выступать на стороне обвинения и создавать необходимые условия для исполнения сторонами предоставленных им прав;

- требования ст. ст. 274, 277, 278 УПК РФ, предоставляющих право защите исследовать доказательства, допрашивать потерпевших и свидетелей после того, как их допросит сторона обвинения, а также обязывающих судью задавать вопросы свидетелю только после его допроса сторонами;

- требования ст. 281 УПК РФ, обязывающей судью только принимать решение об оглашении показаний потерпевшего и свидетеля, ранее данных при производстве предварительного расследования, и разрешающей ему (судье) принимать такое решение только по ходатайству стороны.

Судья вновь оставил без удовлетворения мои ходатайства об исключении доказательств, мотивируя свое решение тем, что они не были непосредственно исследованы в судебном заседании. Однако и после того, как в ходе судебного следствия было установлено, что эти доказательства были получены с нарушением требований УПК РФ, судья не принял никаких мер для исключения недопустимых доказательств.

Так, в суде исследовался протокол опознания А.А. Костюхина. Л. и я обращали внимание судьи на то, что опознание проведено с нарушением требований ст. ст. 166 и 193 УПК РФ, а именно:

- потерпевшему Л. на опознание был предъявлен А.А. Костюхин, который никак не соответствовал тем приметам и особенностям, о которых говорил в своих показаниях Л. на предварительном следствии;

- Костюхин предъявлялся на опознание с лицами, которые были моложе его на 10 и 6 лет, поэтому никак не могли быть внешне сходными с ним.

Расписываясь в протоколе за разъяснение порядка производства опознания, Л. не мог не видеть, кого он опознает и где уже находится опознаваемый, так как его подпись стоит в протоколе сразу же за указанием, что А.А. Костюхин "по собственному желанию занял крайнее место слева" среди предъявляемых для опознания лиц.

Содержание объяснений Л., изложенных на второй странице протокола предъявления лица для опознания, со всей очевидностью свидетельствует о том, что Л. не только знал, где находился А.А. Костюхин среди опознаваемых, но и заранее, до того, как стал известен результат опознания, знал фамилию, имя и отчество обвиняемого, поскольку в своих объяснениях прямо их называет.

Но самое главное, я обратил внимание судьи на то, что протокол опознания не имеет юридической силы и не может использоваться для доказывания виновности Костюхина в предъявленном ему обвинении потому, что он составлен без учета требований ч. 10 ст. 166 УПК РФ об обязательном удостоверении подписью Л. предупреждения его об ответственности по ст. 307 УК РФ за дачу заведомо ложных показаний. Подпись Л. на второй странице после предупреждения его об уголовной ответственности по ст. 307 УК РФ за дачу заведомо ложных показаний отсутствует. В этом удостоверился и сам Л., которого судья пригласил для осмотра протокола и выяснения, где на нем стоят подписи опознающего.

Однако этот протокол опознания Костюхина Л. вопреки требованиям ч. 4 ст. 88 УПК РФ не был признан судьей недопустимым доказательством как полученный с нарушением норм УПК РФ при его составлении и проведении опознания.

Более того, судья, отложив допрос П., стал выяснять у потерпевшего Л., готов ли он оценить стоимость машины самостоятельно.

Тем самым председательствующим по делу судьей Л. были нарушены требования:

- ст. 2 Конституции РФ, устанавливающей, что человек, его права и свободы являются высшей ценностью; что признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства;

- ст. 15 Конституции РФ, обязывающей органы государственной власти и должностных лиц соблюдать Конституцию РФ и законы;

- ст. 18 Конституции РФ, устанавливающей, что содержание и применение закона обеспечиваются правосудием;

- ст. 50 Конституции РФ, обязывающей судью при осуществлении правосудия не допускать использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона;

- ст. 7 УПК РФ, обязывающей суд признавать недопустимыми доказательства, полученные с нарушением норм УПК РФ;

- ст. 75 УПК РФ, устанавливающей, что полученные с нарушением требований УПК РФ доказательства являются недопустимыми, что они не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения, а также использоваться для доказывания любого обстоятельства, предусмотренного ст. 73 УПК РФ;

- ст. 88 УПК РФ, обязывающей суд при наличии обстоятельств, изложенных в ст. 75 УПК РФ, признавать доказательство недопустимым. При этом суд вправе признать доказательство недопустимым по ходатайству сторон и по собственной инициативе в порядке, установленном ст. ст. 234 и 235 УПК РФ.

Действия (бездействие) судьи Л. давали основания полагать о его неподчинении Конституции РФ и федеральному закону. Грубейшие нарушения требований Конституции РФ и процессуального закона лишили меня и моего подзащитного А.А. Костюхина возможности защищаться от незаконного и необоснованного обвинения, т.е. повлекли нарушение наших прав как стороны в уголовном процессе. Нарушения, допущенные судьей во время судебного следствия, давали основания полагать о его предвзятом отношении ко мне и к А.А. Костюхину, а также о его стремлении любой ценой вынести обвинительный приговор. В целях защиты прав и законных интересов своего подзащитного Костюхина я был вынужден вторично обратиться в квалификационную коллегию судей г. Москвы и к председателю Московского городского суда О.А. Егоровой с просьбой направить представление в квалификационную коллегию судей для применения к судье Л. мер дисциплинарной ответственности в соответствии с положениями ст. ст. 3 и 12.1 Закона РФ "О статусе судей в Российской Федерации".

Об этих обстоятельствах я также указал в своем заявлении о повторном отводе судьи, но судья вновь оставил себя для осуществления "правосудия".

Дальнейшее судебное разбирательство по делу все больше убеждало меня в неспособности Л. выполнять обязанности судьи, поскольку каждый раз его действия (бездействие) и решения со всей очевидностью свидетельствовали о неподчинении его Конституции РФ и федеральным законам.

Даже после того, как в ходе судебного следствия было установлено, что протокол предъявления лица для опознания был получен с нарушением требований УПК РФ, судья не принял никаких мер для исключения его как недопустимого доказательства.

Я вновь заявил ходатайство о том, что опознание проведено с нарушением требований ст. 49 Конституции РФ, обязывающей доказывать виновность А.А. Костюхина в предъявленном ему обвинении в порядке, установленном федеральным законом, а также нарушениями порядка уголовного судопроизводства, который изложен в ст. ст. 1, 164, 166 и 193 УПК РФ, а именно: потерпевшему Л. на опознание был предъявлен Костюхин А.А., который никак не соответствовал тем приметам и особенностям, о которых говорил в своих показаниях Л. на предварительном следствии.

Так, Л., будучи допрошенным в качестве потерпевшего следователем на следующий день после угона его автомашины, показал, что молодой человек, который угнал его автомобиль, был мужчина славянской внешности, от 18 до 21 года, худощавого телосложения, волосы средней длины неестественно черного цвета, видимо, крашеные, глаза карие, лицо с острыми чертами, подбородок широкий, губы узкие, скулы чуть-чуть выступают, лоб широкий, была небольшая "козлиная" бородка. Особых примет у него не было. Одет был в коричневую "дутую" матерчатую куртку, черный свитер, брюки с заниженной талией коричневого цвета, вязанную бейсболку серого цвета с красной каемкой, на левой руке на безымянном пальце было широкое кольцо из металла желтого цвета (видимо, золотое) с камнем зеленого цвета.

При задержании Костюхина и Ч. проводилась видеозапись сотрудниками пресслужбы ГУВД г. Москвы. Она неоднократно была показана на телеканале "НТВ" в программе "Чрезвычайное происшествие" и на телеканале "ТВЦ" в программе "Петровка, 38". Суду была представлена видеозапись, которая транслировалась на телеканалах, а после просмотра участниками судебного следствия диск, на котором зафиксирована видеозапись задержания Ч. и Костюхина, был приобщен к материалам уголовного дела. Все участники судебного следствия в ходе просмотра видеозаписи удостоверились в том, что А.А. Костюхин ни одному из признаков, которые назвал Л., не соответствовал.

Было достоверно известно, что Костюхину шел 28-й год, а Л. называл возраст от 18 лет до 21 года.

На фотографиях, которые были сделаны с диска, представленного суду, видно, что на момент задержания волосы на голове у Костюхина светло-русые, коротко острижены с пробором направо, а не "неестественно черного цвета, возможно, крашеные", как говорил Л. Подбородок у Костюхина не широкий, а узкий, скулы скорее впалые, чем чуть-чуть выступающие. Лоб не широкий. Никакой "козлиной" бородки не было: Костюхин был чисто выбрит. Одет Костюхин был не так, как его описал Л., и при задержании у него не изымалось "широкое кольцо из металла желтого цвета (видимо, золотое)", о котором говорил Л.

Под приметы и особенности, которые назвал в своих показаниях Л., больше подходил подозреваемый Ч. Было достоверно известно, что ему только исполнилось 20 лет. На фотографиях, которые сделаны с видеозаписи, видно, что на момент задержания Ч. имел волосы средней дины неестественно черного цвета, видимо, крашеные. Он худощавого телосложения. Лицо с острыми чертами, подбородок широкий, губы узкие, скулы чуть-чуть выступают, лоб широкий. На левой руке на безымянном пальце Ч. было широкое кольцо из металла желтого цвета (видимо, золотое).

Я обращал внимание суда на то, что при наличии таких обстоятельств следователь предъявил на опознание потерпевшему почему-то не Ч., а Костюхина, несмотря на то что они были задержаны одновременно. Видимо, кому-то очень хотелось все связанное с угоном представить как похищение автомобилей организованной группой.

Кроме того, 27-летний Костюхин предъявлялся на опознание с двумя статистами, значительно отличающимися от него по возрасту (одному 17 лет, другому 21 год). Поэтому нет никаких оснований считать, что они были внешне похожи с Костюхиным, как того требует ст. 193 УПК РФ. Ближе к таким статистам по возрасту Ч., которому шел 21-й год.

Использование по делу такого недопустимого доказательства, каким является протокол опознания Л. Костюхина, могло привести к вынесению заведомо неправосудного решения. Поэтому я в третий раз просил суд исключить из числа доказательств протокол опознания Костюхина потерпевшим как составленный с нарушением требований ст. ст. 164, 166 и 193 УПК РФ.

Однако председательствующий вновь отказал в удовлетворении ходатайства. Свое решение он мотивировал тем, что потерпевший Л. в судебном заседании показал об обстоятельствах его допроса (с указанием примет лица, совершившего в отношении его преступление), а также обстоятельствах опознания им Костюхина; и не имеется оснований утверждать, что Л. заранее знал место расположения опознаваемого, а также его фамилию, имя и отчество, поскольку ставил подпись в протоколе после занесения об этом данных в протокол опознания, так как Л. в суде пояснил, что протокол был составлен по окончании следственного действия, что нарушений требований ст. ст. 166 и 193 УПК РФ и в этой части не имеется.

Эти доводы судьи не соответствуют действующему законодательству, собранным по делу доказательствам и содержанию протокола предъявления лица для опознания, в котором указано: "Перед началом опознания Костюхину Алексею Александровичу было предложено занять любое место среди предъявляемых для опознания лиц", "Перед началом опознания участвующим лицам разъяснен порядок производства опознания лица, а понятым их права, обязанности и ответственность, предусмотренные ст. 60 УПК РФ", "Перед началом опознания Л. (потерпевший. - Прим. авт.) предупрежден об ответственности по ст. 307 УК РФ за дачу заведомо ложных показаний".

В соответствии с требованиями ч. 5 ст. 164, ч. 4 ст. 166 и ч. 4 ст. 193 УПК РФ эти процессуальные действия в протоколе должны описываться в том порядке, в каком они производились, а в соответствии с требованиями ч. 10 ст. 166 УПК РФ их достоверность должна удостоверяться подписями участников опознания не после того, как опознание проведено, а до того, как опознающий укажет на одно из предъявленных ему лиц.

Более того, такие утверждения говорят о следующем: судья безосновательно заранее считает показания Л. о том, что протокол составлялся по окончании следственного действия, имеющими большую силу, чем сведения, изложенные в самом протоколе предъявления лица для опознания и удостоверенные подписями лиц, которые принимали участие в опознании, включая Л.

Никаких примет лица, совершившего в отношении его преступление, как утверждает судья в своем постановлении, Л. в суде не назвал. Об этом свидетельствует протокол судебного заседания. Так, на вопрос государственного обвинителя "Вам кто-нибудь предъявлялся для опознания?" Л. показал: "Да, Костюхина А.А. мне предъявляли. Меня вызывали вечером, меня завели в комнату, сидели три человека. Я указал на Костюхина А.А.".

Таким образом, показания Л. об обстоятельствах опознания им Костюхина свидетельствуют лишь о нарушениях порядка проведения опознания, и в них ничего не сообщается даже о приметах, по которым он опознал Костюхина. Поэтому прокурор в суде был вынужден задавать уточняющие вопросы: "Понятые присутствовали?". Л. ответил: "Да, два человека". На вопрос прокурора "Они были похожи по возрасту с Костюхиным?" Л. ответил: "Да, все были примерно одного возраста". Этот ответ заставил прокурор усомниться, и он спросил: "Вы уверены?". Л. ответил: "Да", ничем не мотивируя свою уверенность.

На мой вопрос "Как вы его опознали?" Л. ответил: "По лицу, у меня хорошая зрительная память. Я видел его с расстояния 30 см".

Таким образом, показания Л. со всей очевидностью подтверждают, что опознание А.А. Костюхина проводилось без учета сведений о приметах и особенностях лица, которое предстояло предъявлять для опознания. Кроме того, заявляя, что он видел назвавшегося ему Дмитрием молодого человека с расстояния 30 см, потерпевший Л. никаких примет и особенностей лица Костюхина, по которым он опознал его, на суде не назвал. Как и в ходе данных им при опознании Костюхина объяснений, он не назвал ни одной черты лица, которые бы соответствовали тем, о которых Л. говорил в своих показаниях.

Более того, в своих объяснениях во время опознания Костюхина Л. говорит, что он опознал его "по волосам", но, как показывает видеозапись задержания Костюхина, сделанная за сутки до предъявления его для опознания Л., волосы на его голове были не "средней длинны неестественно черного цвета, видимо, крашеные", а коротко подстриженные с пробором направо, светло-русые и некрашеные.

В судебном заседании обозревался фоторобот, составленный со слов Л. При этом среди признаков внешности разыскиваемого Л. указал: мужчина на вид от 18 до 21 года, волосы черные крашеные, средней длины, зачесаны налево. Поэтому даже на прямой вопрос судьи "На лицо вы его обратили внимание?" Л. смог только сказать: "У меня хорошая зрительная память, я его сразу узнал".

Таким образом, и председательствующему по делу судье Л. он не назвал никаких примет лица, по которым опознал Костюхина.

Исследованные в суде материалы свидетельствовали, что назвать конкретные приметы и особенности лица, по которым он опознал Костюхина, Л. не мог, поскольку должен был бы давать показания, которые не соответствовали тем показаниям о приметах и особенностях лица молодого человека по имени Дмитрий, угнавшего его автомобиль, которые он давал ранее.

В связи с этим утверждения судьи Л. о том, что потерпевший Л. в судебном заседании показал об обстоятельствах его допроса (с указанием примет лица, совершившего в отношении его преступления), не соответствуют изложенному в протоколе судебного заседания.

Показания Л. о том, что протокол был составлен по окончании следственного действия, подтверждает факт проведения опознания с нарушениями требований ст. ст. 165, 166 и 193 УПК РФ. Так, ч. 4 ст. 166 устанавливает: в протоколе описываются процессуальные действия в том порядке, в котором они производились. Поэтому есть все законные основания считать запись о том, что "перед началом опознания опознаваемому Костюхину Алексею Александровичу было предложено занять любое место среди предъявляемых для опознания лиц. Он по собственному желанию занял крайнее место слева", произведенной до того, как опознание было завершено, поскольку ч. 4 ст. 193 УПК РФ прямо указывает: "Перед началом опознания опознаваемому предлагается занять любое место среди предъявляемых лиц, о чем в протоколе (перед началом опознания) делается соответствующая отметка". Только после этого опознающее лицо может быть приглашено в помещение, где находятся предъявляемые для опознания лица.

Если судья доверяет показаниям Л. о том, что "протокол был составлен по окончании следственного действия", то следует признать:

- при опознании были нарушены требования ст. ст. 166 и 193 УПК РФ и в протоколе процессуальные действия описаны не в том порядке, в каком они проводились. Кроме того, ч. 5 ст. 164 УПК РФ обязывает следователя перед началом опознания разъяснить участвующим в деле лицам порядок производства опознания лица, а понятым до начала опознания разъяснить их права, обязанности и ответственность, предусмотренные ст. 60 УПК РФ. Все это, согласно требованиям ч. 10 ст. 166 УПК РФ, должно быть удостоверено подписями участников следственных действий;

- при опознании были нарушены и требования ст. 60, ч. 5 ст. 164, ч. ч. 4 и 10 ст. 166 УПК РФ. В протоколе предъявления лица для опознания указано, что "перед началом опознания опознающий потерпевший Л. предупрежден об ответственности по ст. 307 УК РФ за дачу заведомо ложных показаний";

- в протоколе описываются процессуальные действия не в том порядке, в каком они в действительности производились, и в этом случае следует признать, что были нарушены требования ч. 5 ст. 164, ч. 4 ст. 166 УПК РФ.

Таким образом, если судья считает, что протокол был составлен по окончании следственного действия, то все изложенные в нем сведения о процессуальных действиях следует признать не соответствующими действительности и порядку, при котором фактически проводилось опознание А.А. Костюхина. Этот протокол как не соответствующий фактическому процессу опознания Костюхина и составленный с нарушениями требований УПК РФ судья обязан был признать недопустимым доказательством. Но этого не произошло.

Утверждения судьи в постановлении о том, что протокол опознания Л. Костюхина отвечает требованиям, предъявляемым ст. ст. 166 и 193 УПК РФ, не соответствуют содержанию протокола опознания и требованиям ст. ст. 1, 60 и п. 3 ч. 3 ст. 166 УПК РФ.

Так, ст. 60 УПК РФ установлено, что понятыми не могут быть несовершеннолетние.

В протоколе опознания нет сведений о возрасте понятых на момент участия в опознании, тем более что в этом же протоколе в качестве одного из лиц, предъявляемых на опознание, указан статист, которому только 17 лет. В связи с этим в протоколе опознания должны быть указаны не только фамилия, имя и отчество каждого лица, участвовавшего в качестве понятого, но и данные, которые могли бы удостоверить тот факт, что понятые не были несовершеннолетними. Это требование п. 3 ч. 3 ст. 166 УПК РФ не было выполнено.

Более того, в своем постановлении судья констатирует, что Л. предупрежден об уголовной ответственности по ст. ст. 307 и 308 УК РФ, о чем имеется его подпись. Тем самым судья утверждает: доводы, изложенные в моем ходатайстве, о том, что подпись Л. на второй странице после предупреждения его об уголовной ответственности по ст. 307 УК РФ за дачу заведомо ложных показаний отсутствует, не соответствуют действительности, а если проще, то адвокат лжет.

Поэтому после оглашения судьей постановления я попросил предоставить возможность участникам процесса посмотреть протокол предъявления лица для опознания. Это ходатайство было удовлетворено, и все участники процесса, включая государственного обвинителя, смогли удостовериться, что в протоколе нет подписи Л., удостоверяющей предупреждение его об уголовной ответственности по ст. ст. 307 и 308 УК РФ.

Итак, было установлено: судья, опровергая мои доводы о том, что подпись Л., удостоверяющая факт предупреждения его об уголовной ответственности по ст. ст. 307 и 308 УК РФ, отсутствует, ссылается на сведения, которые не содержатся в протоколе опознания.

Подобные действия (бездействие) и решения судьи не только дают основания полагать, что судья лично и прямо заинтересован в исходе данного уголовного дела, но и свидетельствуют, что судья уже оценивает доказательства без учета правил их оценки, изложенных в ст. ст. 17 и 88 УПК РФ, а также совокупности имеющихся в уголовном деле сведений. Судья, игнорируя требования закона, безо всякого стеснения в своем постановлении заявляет: в протоколе опознания подпись Л. о его предупреждении об уголовной ответственности по ст. ст. 307 и 308 УК РФ имеется, в то время как ее там нет.

Все это говорит и об утрате нравственной ответственности за свои действия (бездействие) и решения перед участниками уголовного судопроизводства со стороны защиты. Нарушения, допущенные судьей во время судебного следствия, давали основания полагать о его предвзятом отношении ко мне и к А.А. Костюхину, а также о стремлении любой ценой вынести обвинительный приговор.

Защищая права и законные интересы своего подзащитного, я был вынужден в третий раз обратиться в квалификационную коллегию судей г. Москвы и к председателю Московского городского суда О.А. Егоровой с просьбой направить представление в квалификационную коллегию судей для принятия к судье мер дисциплинарной ответственности в соответствии с положениями ст. ст. 3 и 12.1 Закона РФ "О статусе судей в Российской Федерации".

Таким образом, трижды вынужденно предпринятые мной действия в защиту прав А.А. Костюхина могли иметь для судьи Л. неблагоприятные последствия, отрицательно повлиять на его дальнейшую профессиональную деятельность. А это значит, что судья Л. не мог объективно и непредвзято рассматривать уголовное дело.

Названные обстоятельства вызывали серьезные сомнения в беспристрастности судьи, поскольку в сложившейся ситуации его действия (бездействие) и решения не только давали основания полагать, что он лично заинтересован в исходе дела, но и прямо свидетельствовали об этом. Однако и это обоснованное заявление о его отводе было оставлено судьей без удовлетворения.

Итак, все предпринятые мной попытки отстранить от осуществления правосудия судью Тушинского районного суда г. Москвы Л. за неподчинение им Конституции РФ и федеральным законам оказались безрезультатными. Да и могло ли быть иначе, если законодательно определено, что решать вопрос об отводе судьи может только тот судья, которому отвод заявлен?

Мои неоднократные обращения в квалификационную коллегию судей г. Москвы и к председателю Московского городского суда также никакого влияния на судебный произвол не оказали. Председатель квалификационной коллегии уведомил меня о том, что он не вправе вмешиваться в рассмотрение дела в интересах той или иной стороны. Но я не просил вмешиваться в рассмотрение дела, а аргументированно излагал факты неподчинения судьи Л. Конституции РФ и федеральным законам, что согласно ст. ст. 3 и 12.1 Закона РФ "О статусе судей в Российской Федерации" признается дисциплинарным проступком, за совершение которого на судью может быть наложено дисциплинарное взыскание.

Положение п. 1 ст. 12.1 Закона "О статусе судей в Российской Федерации" Конституционный Суд РФ в Постановлении от 28 февраля 2008 г. N 3-П признал не противоречащим Конституции РФ.

Согласно п. 8 ч. 2 ст. 19 Федерального закона "Об органах судейского сообщества в Российской Федерации" квалификационная коллегия судей наделена правом налагать дисциплинарные взыскания на судей за совершенные ими дисциплинарные проступки. Но председатель квалификационной коллегии судей г. Москвы уверяет меня, что коллегия этого делать не может.

Наличие обстоятельств, которые изложены в моем обращении в квалификационную коллегию судей г. Москвы, не позволяет дожидаться проверки законности и обоснованности судебных актов посредством рассмотрения дела судами кассационной и надзорных инстанций. Тем более что эти инстанции проверяют только законность и обоснованность судебных решений.

Действия (бездействие) судьи при осуществлении правосудия ими не рассматривается. Например, допрос судьей потерпевших и свидетелей до того, как он были допрошены сторонами. Произвольное оглашение показаний свидетелей и потерпевших, когда потерпевшего допрашивает защитник. Произвольный отказ приобщить к делу вещественные доказательства, имеющие значение для дела. Игнорирование доводов, изложенных в ходатайствах и заявлениях адвоката, и т.п.

При таком поведении судьи остается только одна возможность защитить права и свободы своего подзащитного - посредством обращения в квалификационную коллегию судей. И эта защита определена законодательно путем использования процедур коллегии, которая за нарушение судьей обязанности неукоснительно соблюдать Конституцию РФ и другие законы вправе наложить на него дисциплинарное взыскание в виде предупреждения или досрочного прекращения полномочий судьи. При этом квалификационная коллегия судей оценивает не только принимаемые судьей решения, но и действия (бездействие) при осуществлении правосудия.

Законодательно созданная для защиты от судебного произвола организация - квалификационная коллегия судей г. Москвы - отказалась делать то, что ей предписывает закон. Поэтому, руководствуясь ст. 17 Закона "Об органах судейского сообщества в Российской Федерации", я просил Высшую квалификационную коллегию судей РФ рассмотреть вопрос о правомерности действий (бездействия) и принятом решении председателем квалификационной коллегии судей г. Москвы по моему обращению на действия (бездействие) и решения судьи Тушинского районного суда г. Москвы Л.

Несмотря на рекомендации председателям судов Пленума Верховного Суда РФ (п. 18 Постановления от 31 мая 2007 г. N 27) принимать меры по предотвращению нарушений судьями профессиональной этики по каждому факту нарушения требований Закона РФ "О статусе судей в Российской Федерации" и Кодекса судейской этики решать вопрос о привлечении судей к дисциплинарной ответственности, все три моих обращения к председателю Московского городского суда остались неразрешенными.

Никакой работы по принятию и своевременному рассмотрению моих заявлений на действия судьи Л. не было проделано. Меня лишь уведомили, что вмешательство в деятельность судьи по осуществлению правосудия недопустимо.

Таким образом, как показывает опыт, правовые механизмы, которые позволяли бы отстранить судью по причине неспособности выполнять им свои обязанности, в России не работают вовсе (как в описываемом случае) или работают неудовлетворительно.

Источник: http://www.juristlib.ru/book_6328.html