Владимир Назаров, Кирилл Родионов

Приватизация, прошедшая в России в 1990-х вызывает немало споров в российском обществе. Даже главный «приватизатор» А.Б. Чубайс признается в несправедливости этого процесса[1].

Вот и А.Н. Илларионов не стесняется в критике приватизации: «Мало кто уже помнит, знает, но в 1991-м Верховный Совет России, съезд народных депутатов приняли закон об именных приватизационных  счетах. Инициатором и одним из его авторов был Петр Филиппов, председатель подкомитета по приватизации в Верховном совете РФ. Когда Чубайса поставили на приватизацию в правительстве, между ними начались жесткие споры. В конце концов Чубайс «съел» своего коллегу и соратника по питерскому клубу «Перестройка». Сейчас можно гадать, какой вариант был бы более эффективным для России. На мой взгляд, с именными счетами Филиппова приватизация проходила бы медленнее, но справедливее. И дала бы возможность многим людям принять участие в процессе, понимая, что они делают. Ваучеры, акции, инвестиционные фонды – все это было новое, непонятное для подавляющего большинства народа, вышедшего из СССР. Требовались усилия и время, чтобы разобраться, что к чему. Однако новая власть выбрала тактику кавалерийского наскока: быстрей, быстрей! Чтобы никто не успел опомниться и понять, что происходит».[2]

Основной посыл критики такой. У реформаторов был выбор: приватизировать быстро и несправедливо или медленно и справедливо. С целью побыстрее «раздать собственность друзьям» реформаторы выбрали вариант обезличенного ваучера. Подтверждает злой умысел ваучерной приватизации и последовавшие за ней «залоговые аукционы», когда «лучшие российские компании за символические, смехотворные цены отходили тем, кто тогда считался друзьями «приватизаторов»»[3].

Здесь Андрей Николаевич применяет свой излюбленный прием вырывания отдельного события из исторического контекста. Если бы речь шла об абстрактной стране «Утопия» с устойчивой политической системой, финансово грамотным населением и устойчиво развивающейся рыночной экономикой, то лучшим способом приватизации являются даже не любезные сердцу Андрея Николаевича именные приватизационные чеки, а обычная приватизация за деньги, когда объект достается тому, кто больше заплатит. Такой подход одновременно обеспечивает максимизацию поступлений в бюджет и позволяет «в одну итерацию» передать государственное имущество наиболее эффективному собственнику. Кстати, именно такого подхода к приватизации изначально придерживались Е.Т. Гайдар и А.Б. Чубайс[4]. Альтернативные подходы справедливо критиковались реформаторами за то, что при переходе предприятий переходят в руки мелких акционеров и инсайдеров, краткосрочные цели деятельности предприятия оказываются  важнее долгосрочных, работники-акционеры предпочитают направлять доходы предприятия на зарплату. Себестоимость растет, прибыль снижается, сохраняется избыточная численность работающих, инвестиции не производятся, наступает технический застой. Массовая бесплатная приватизация не учитывает отраслевые и региональные особенности предприятий, значит, не может быть эффективной. Однако затем реформаторам пришлось отойти от моделей учебников по экономике и принимать более приближенные к российской действительности решения.

На момент принятия решения о ваучерах, в стране уже  вовсю шла спонтанная, непрозрачная и чудовищно несправедливая приватизация. Она началась не в 1992 году (когда была принята программа чековой приватизации и в обращение были выпущены ваучеры), а ещё в бытность СССР, в конце 1980-х годов. После принятия законов «О государственном предприятии» (1987)[5], «Об аренде» (1989)[6] и «О собственности в СССР» (1990)[7]. В это время государство утратило контроль над директорами предприятий, в руках которых сосредоточились товарные и денежные потоки, вследствие чего они стали действовать в логике «приватизации прибылей и национализации издержек». «Чаще всего работали две схемы захвата госсобственности. Первая: имущество госпредприятия просто переписывалось как составная часть имущества некоего вновь создаваемого акционерного общества, здравый смысл игнорировался открыто и бесстыдно. Вторая: государственное имущество становилось частной собственностью в результате проведения нехитрой операции "аренды с выкупом". Пользуясь отсутствием законодательства об интеллектуальной собственности, большие пакеты акций отдавались за "знания, опыт директора и его заместителей". Позже, чтобы подобные действия выглядели более "рыночными", номенклатурная приватизация приняла форму финансово-индустриальных групп и холдинговых компаний» ^[8]. Почему-то у Андрея Николаевича номенклатурная приватизация особого осуждения или тревоги не вызывает.

В июле 1991 года Верховным Советом РСФСР был принят закон «О приватизации государственных и муниципальных предприятий»[9] и закон «Об именных приватизационных счетах и вкладах в РСФСР»[10], которые стали «первым кирпичиком» в здании последующей чековой приватизации. Стоит еще раз подчеркнуть, что пришедшим в Правительство в ноябре 1991 года реформаторам эти документы не нравились; они хотели провести денежную приватизацию с привлечением иностранных инвесторов (как это было сделано, например, в Венгрии)^[11]. Однако в условиях политической и макроэкономической нестабильности этот сценарий был абсолютно нереалистичен.

Выбор обезличенных ваучеров, а не именных приватизационных счетов, был обусловлен следующими причинами.

Во-первых, необходимостью провести приватизацию быстро. Если бы реформаторы отдали предпочтение любому другому способу приватизации, они бы неизбежно потеряли инициативу. Директора разворовали бы и присвоили бы себе собственность гораздо раньше, чем реформаторы смогли бы настроить механизм именных приватизационных счетов. В этом случае у обычных граждан не было бы даже гипотетической возможности принять в ней участие: «красные директора» «переписали бы на себя» всю собственность. Кроме того, необходимо было как можно раньше юридически разделить коммерческие по сути предприятия от государства. Только юридическое оформление предприятий в частную собственность могло смягчить проблему принципал-агентских отношений, когда государственные предприятия все время требовали выдачи бюджетных субсидий и льготных кредитов. Приватизация была необходимым условием для ужесточения бюджетных ограничений предприятий, стабилизации на денежно-кредитном рынке и снижения инфляции. Вариант с именными приватизационными счетами неизбежно замедлил бы ход приватизации. Поэтому, несмотря на недоумение А.Н. Илларионова (зачем было так торопиться?), логика в проведении быстрой приватизации была железобетонной.

При этом именные приватизационные счета не обеспечивали необходимой скорости в проведении приватизации:

1. Для реализации модели приватизации с именными приватизационными счетами потребовалось бы открыть более 140 млн. подобных счетов, что организационно сделать в сжатые сроки «Сбербанку» сделать было не под силу. Даже если бы руководство «Сбербанка» согласилось бы предоставить необходимую инфраструктуру, на эту процедуру ушло бы более года; тогда бы российская приватизация вовсе бы не состоялась. Напомним, что после VII Съезда народных депутатов, который проходил в декабре 1992 года, отношения между Съездом и Президентом накалились до предела, в результате чего конструктивное взаимодействие законодательной и исполнительной ветвей власти перестало быть возможным^[12].
    
2. Согласно приватизационному законодательству, принятому в 1991 году, каждому гражданину страны предполагалось открыть в Сбербанке именной приватизационный счет, который нельзя было ни передать, ни продать. При этом оборот акций, приобретаемых за счет приватизационного вклада, был ограничен. Это ставило крест на постприватизационное перераспределение активов в пользу эффективных частных собственников и последующее становление фондового рынка.
    
3. Оперативное внедрение именных приватизационных счетов требовало радикально более высокого уровня финансовой грамотности населения и развития финансовых институтов. «Но какие трудности должны были бы преодолеть, скажем, доярка из глухой деревни и ее малолетняя дочь, чтобы на свой приватизационный вклад по безналу купить акции на московской бирже? Вот и решили ввести наличные ваучеры, первую ценную бумагу новой России»[13].

Вот, кстати, что думает о необходимости быстрой приватизации  Петр Филиппов, который по версии А.Н. Илларионова был «съеден Чубайсом»: «Когда зимой 1991 года нами разрабатывались проекты законов о приватизации, мы пребывали в уверенности, что теперь рыночные реформы в России всерьез и надолго, что вспять уже не повернут, и что  у реформаторов бездна  времени впереди. Но события первой половины 1992, ожесточенное сопротивление рыночным преобразованиям со стороны Съезда народных депутатов и лично Хасбулатова и Руцкого показали, как мы были  наивны. Мы поняли:  окно возможностей может захлопнуться в любой момент  и россиянам  опять придется жить в условиях затратной плановой дефицитной экономики, без конкуренции и стимулов к развитию, в нищете и бедности. Пришло время критично взглянуть на все, что мы успели сделать к этому времени.

Прежде всего, критике  подлежал «Закон об именных приватизационных счетах и вкладах». Работая над ним, мы проявили себя  идеалистами-мечтателями, которые хотели построить «народный капитализм» и   буквально заставить любого пьяницу стать акционером какого-нибудь предприятия. Поэтому мы  в законе заблокировали на ряд лет  передачу гражданами прав по именным  счетам друг другу, наложили мораторий на оборот приобретенных акций. Полагали, что прежде чем выявится реальная цена акций и люди поймут, какая ценность у них в руках, надо чтобы сначала  рынок  как-то стабилизировался. Но не понимали как.

Это была большая ошибка. Не могут миноритарии без мажоритария  управлять предприятием. Обязательно должен быть владелец контрольного пакета, ведь дом без хозяина – сирота, а предприятие – тем более. Такова реальность, а мы исходили из каких-то «социал-демократических» фантазий.   По сути, проведя этот закон через Верховный Совет, мы сами  заблокировали процесс формирования частной собственности в России. Ведь чтобы закон исполнялся, он должен соответствовать реалиям и  представлениям населения. Иначе  закон  так и останется  на бумаге. Представить, что бабушки из деревень поедут  в райцентры, чтобы  купить на каком-то аукционе через сберкассу акции неведомых им предприятий, было полной утопией.

Добавим к этому и организационно - технические преграды, о которых спустя год после принятия закона нам сообщили руководители Сбербанка. Оказывается, они просто  были не в состоянии наделить каждого жителя России именным приватизационным счетом и отражать на нем движения акций.

Поэтому, когда  наши коллеги из Госкомимущества предложили перейти от безналичных именных счетов к бумажным приватизационным чекам (ваучерам), мы в Комитете по собственности Верховного Совета РФ  восприняли это предложение как выход из положения, мы его одобрили. Правда, трудно было представить,  как  удастся уговорить депутатов отменить закон, принятый ими всего год назад. Одни  из них были убежденными противниками частной собственности и полагали, что лучше пусть предприятиями плохо управляют чиновники,  пусть будем в нищете, но зато одинаково, мол,  так справедливее. Но больше было тех, кто тогда проводил в жизнь  интересы «красных директоров», приноровившихся посредством  своих кооперативов откачивать из  государственных предприятий оборотные средства. Для них  перспектива появления у предприятий рачительных хозяев означала конец  кормушке.

Обойти сопротивление  Верховного Совета можно было, воспользовавшись, тем, что  Президенту тогда было предоставлено право принимать указы, равносильные законам,  при условии, что в течение, кажется, 10 дней Верховный   Совет не наложит на них вето[14]. Так и сделали. Президент подписал Указ, его, к счастью, не отменили. Приватизационные чеки стали первой в России ценной бумагой, обращающейся на рынке, законным средством платежа в сделках по приватизации. Из тупика удалось выйти»[15].

Приведенное интервью наглядно показывает, что если помимо илларионовского монолога «предоставить слово» хотя бы еще одному участнику событий тех лет, мифы, создаваемые Андреем Николаевичем, становятся не столь убедительными. Наверное, П.С. Филиппов, один из наиболее активных участников разработки приватизационного законодательства, лучше осведомлен о том, «съел ли его Чубайс» и почему был выбран ваучерный вариант массовой приватизации, чем А.Н. Илларионов.

Во-вторых, выбранный реформаторами вариант приватизации позволял сбалансировать все группы интересов, позволяя расширить поддержку преобразований или, как минимум, какое-то время осуществлять выбранный курс:

• директорский корпус и рабочие коллективы получили значительные преимущества при приватизации;
• широкие массы населения тоже получили доступ к приватизации, в том числе своих квартир и земельных наделов.

В-третьих, все другие варианты приватизации привели бы к жестким конфликтами, вплоть до кровопролития:

• отсутствие привилегий для директорского корпуса неизбежно привело бы к существенной консолидации противников реформ и их коллективному выступлению против реформаторов (примерно при аналогичных условиях погибла якобинская диктатура, которая вовремя не сумела учесть интересы властных социальных групп);
• продолжение «номенклатурной приватизации» привело бы к тому, что приватизация прошла бы еще менее справедливо (так как в ней смог бы принимать участие только директорский корпус), то есть признание легитимности частной собственности было бы ниже, чем в настоящее время, а это уже чревато эскалацией насилия под хорошо знакомым лозунгом: «грабь награбленное».

По этим причинам Указ Президента от 14 августа 1992 года, вводивший анонимные приватизационные чеки вместо именных приватизационных счетов, нельзя считать ошибкой[16]. Граждане, не желавшие переводить свою долю госсобственности в акции, могли продать приватизационные чеки на рынке. Свободно обращаясь, они создали не только спрос на акции приватизируемых предприятий, но и заложили основу для становления институтов фондового рынка. В результате открылась возможность концентрации капитала, что было принципиально важно для передачи собственности в руки эффективного владельца.

Значит ли это, что в ходе чековой приватизации никаких ошибок допущено не было? Нет, не значит. Важной тактической ошибкой, которую, кстати, признают сами «отцы приватизации»[17], было создание чековых инвестиционных фондов (ЧИФы), которые принимали ваучеры от граждан, а затем обменивали их на акции новоиспеченных АО. После завершения приватизации ЧИФы должны были стать паевыми инвестиционными фондами, которые получали бы дивиденды от акций российских АО и распределяли их между вкладчиками. Однако в реальности эта схема не заработала: во втором полугодии 1994 года большинство ЧИФов разорилось, а их вкладчики остались с носом. В технологии создания ЧИФов было допущено достаточно много ошибок. Например, одной из причин их банкротства ЧИФов стало ограничение обмена ваучеров на акции предприятий: не более 5% приватизационных чеков, находившихся в собственности ЧИФа, можно было вложить в акции одной компании. В этой связи чрезвычайно ограниченными оказались инвестиции в акции прибыльных компаний. Вместе с тем для успеха ЧИФов не было фундаментальных предпосылок: в середине 1990-х большинство российских предприятий (в том числе металлургического и нефтегазового сектора) были убыточными[18].

После завершения чековой приватизации начался её денежный этап. Самыми нашумевшими элементами этого этапа стали залоговые аукционы, в результате которых в частные руки перешли предприятия российской нефтяной отрасли. Сегодня от многих политиков и специалистов (в том числе, и от А.Н. Илларионова) можно услышать рассуждения о том, что «стратегические предприятия были проданы за бесценок». Однако именно залоговые аукционы впервые за весь период рыночных преобразований принесли государству доходы от реализации имущества (800 млн. долларов), что позволило закрыть многие дыры в бюджете. Также нельзя забывать и о факторе политических рисков. В декабре 1995 года (в то время, когда проводились залоговые аукционы) рейтинг Г.А. Зюганова, твёрдо стоявшего на реставрационных позициях,  был весьма высок, и его шансы на победу в президентских выборах 1996 года довольно велики. Угроза скорой национализации приватизированных предприятий, маячившая перед участниками залоговых аукционов, никак не способствовала повышению стоимости активов. 

Реальные доходы от приватизации государство смогло получить только после стабилизации политической системы на этапе «зрелого термидора российской антикоммунистической революции». Так, наиболее удачным с точки зрения получения доходов от реализации государственной собственности стал 1997 год – тогда в бюджет удалось привлечь около 2 миллиардов долларов.

Несмотря на то, что с финансовой точки зрения приватизация стала эффективной далеко не сразу, с политической и экономической позиции можно оценивать ее проведение как весьма успешной.

С политической точки зрения приватизация позволила сформировать «прореволюционные коалиции»[19]: приватизация расколола интересы директорского корпуса практически пополам: в то время как 42% директоров поддерживали приватизацию крупной промышленности, 48% тяготели к государственному регулированию и выступали против приватизации.

С экономической точки зрения не так важно, кто станет хозяином предприятия. Если права собственности юридически закреплены, а издержки на операции купли-продажи невелики, то рано или поздно активы предприятий перейдут к эффективным собственникам. Но чтобы это произошло, приватизация должна быть легальной, проводиться по закону. В целом, проведенная в 1990-е годы приватизация сыграла важную роль в повышении эффективности российской экономики (см. примеры во вставке 5).

Итак, основная ошибка критиков приватизации (в том числе, А.Н. Илларионова) состоит в том, что предлагается выбрать самый эффективный и самый справедливый вариант, в то время как в реальной жизни всегда приходится выбирать только из возможных в конкретных исторических условиях вариантов. То, что предлагают критики приватизации, было либо невозможным в сложившихся политических условиях, либо вело к катастрофе гражданской войны.

Стоит отметить, что в настоящее время вопрос о скорости приватизации продолжает быть актуальным. Накопив огромные активы, государство не спешит с ними расставаться, рассказывая обществу истории о «стратегическом назначении» и «необходимости дождаться лучшей конъюнктуры для продажи пактов акций». С доводами в пользу «обождите» можно поспорить:

• государство - самый неэффективный собственник, именно государство при советской власти сделало убыточным производство никеля и меди в Норильске, добычу нефти в Самотлоре и угля в Кузбассе, каждый день государственного управления предприятиями – это неэффективные нерыночные решения и откровенное воровство;
• у государства накоплен огромный навес социальных обязательств, сопоставимый с инфляционным навесом в конце 1980-х гг., использовать средства от приватизации для постепенного перехода от солидарной пенсионной системы к индивидуальной накопительной было бы крайне разумным и популярным в обществе решением. Все бы видели, что средства от денежной приватизации тратятся на повышение пенсий нынешним пенсионерам, на формирование накоплений будущих пенсионеров и на снижение налоговой нагрузки на экономику;
• будущее непредсказуемо: сейчас на историческом пике нефтяных цен государственные активы стоят достаточно дорого, чего мы собираемся ждать: очередного экономического кризиса или начала экспорта сланцевого газа и сланцевой нефти из США в Европу?

Таким образом, нынешним политикам следовало бы взглянуть на начало 1990-х гг. и возблагодарить Бога: у них, в отличие от Гайдара с Чубайсом, есть все условия для нормальной денежной приватизации. В этой связи вполне уместно вспомнить опыт 1990-х, когда активы вынужденно уходили за смешные по нынешнем временам деньги. Видимо, мы собираемся дожидаться схожих экономических и политических условий, чтобы провести масштабную приватизацию. Может быть, А.Н. Илларионову стоило бы больше писать о необходимости новой приватизации (как приватизировать то же РОСНАНО или «Газпром»), о том, как сделать ее эффективной и справедливой, а не повторять крайне оригинальное суждение, что во всем виноват Чубайс?